УЖЕ В ПРОДАЖЕ. Кроме других магазинов, всегда в наличии в "Библио-глобусе" на Лубянке и в сети Московского Дома Книги (Арбат и т.п.).
...Нас будят перед рассветом. Небо потихоньку светлеет. Сперва красная полоска над горизонтом, потом появляется солнце, поднимется все выше, разгоняя тьму. Небо голубое, без единого облачка. Погода радует, день будет теплым и солнечным... Для тех, кто выживет. Время тянется отвратительно медленно, то и дело поглядываем на часы. Кажется, все в окружающем мире остановилось и замерло, только сердце бешено колотится, как после долгого бега.
Высоко в небе разрываются яркой красной вспышкой три сигнальные ракеты, звучит громкий приказ Штраубе «Примкнуть штыки!», и в дело вступает артиллерия. Высовываемся из траншеи и глядим на творящийся на русских позициях ад. Огромные клубы черного дыма и снопы вырванной земли взмывают вверх, и даже в наших траншеях почва содрогается под ногами. Взрывы следуют один за другим, создавая сплошную стену из огня и дыма. Полчаса наши артиллеристы уничтожают позиции противника. Люфтваффе не прилетели, но и без них русским досталось.
Снова вверх летят три ракеты, теперь уже белые. Сквозь канонаду доносится равномерный гул - взревели двигатели танков. Сейчас наш черед! Пора! Звучит команда, и мы лезем из траншеи по заранее подставленным ящикам из-под снарядов. Первым выскакивает Вебер, подает мне руку, затем я помогаю Планку. Высокий Фельдбахер легко справляется сам.
Все приходит в движение - танки, пехота. «Иваны» открывают артиллерийский огонь, бьют из пулеметов, палят из винтовок, но у них ни единого шанса выдержать удар такого мощного кулака. Я бегу рядом с Вебером, как и договаривались. Планк и Фельдбахер чуть в стороне. На половине пути к русским позициям снаряд со страшным грохотом сметает башню движущегося перед нами танка. Машина объята пламенем, вот-вот рванут топливные баки, и мы разбегаемся, чтобы не попасть под осколки. Русские позиции совсем близко, я вижу фигуры в зеленых касках. Они отчаянно отбиваются, воздух наполнен свистом пуль, но нас им не остановить. Мне кажется, что бой уже выигран, мы сомнем оборону «иванов», как только ворвемся в их траншеи.
- Впеереееед! – протяжно кричит Вебер.
Дышать тяжело, от дыма режет глаза, першит в горле. Ноги Планка подкашиваются, он падает лицом вниз. Черт! Подбегаю к нему, хватаю за одежду и переворачиваю на спину. Боже! Грудь вскрыта наискосок, словно рассечена саблей. Людвиг пытается дотянуться до раны, но руки его не слушаются.
- Что это, Ангелок? – хрипит он, глядя на меня затуманенными глазами.
Я падаю перед ним на колени, приподнимаю ладонями его голову, и ору:
- Смотри на меня, Людвиг! Смотри на меня!
- У меня там…, - голос его срывается, - что там?
- Все у тебя хорошо..., - я оглядываюсь по сторонам в поисках санитаров. – Все хорошо! Потерпи!
Но санитаров нигде не видно. Лицо Планка морщится от боли, я провожу ладонью ему по щеке, повторяя раз за разом:
- Потерпи… потерпи… потерпи…
Оставаться рядом с ним не могу, надо бежать вперед. Что же делать?! Где-то рядом взрывается граната, и я накрываю Планка собой. Комья земли бьют меня по спине. Людвиг уже кричит от боли, кровь хлещет из его груди. Мне становится жутко. Глаза Планка закатываются, тело бьется в конвульсиях. Открытым ртом он ловит воздух, хрипит, задыхаясь в агонии.
- Плааанк! – кричу я, видя, как его лицо искажает судорога. – Плаааанк! Стооой! Не надо! Нельзяяя…. Плааанк!
Рядом опускается на колени санитар с белыми повязками на рукавах.
- Беги вперед, я им займусь! - кричит он мне, и тут же умолкает, проводит тыльной стороной ладони себе по подбородку. – Он умер… солдат… Ему уже ничем не поможешь.
Застываю на месте, не веря его словам.
- Иди, - убеждает меня санитар. – Отомсти за него.
Не двигаюсь, слезы текут по щекам.
- Вперед, солдат! – вопит он мне прямо в лицо, и я прихожу в себя, хватаю карабин, вскакиваю на ноги, и бегу дальше. Проклятая война! Перепрыгивая через раненых, старясь не слышать их стоны, устремляюсь дальше.
Огонь русских усиливается, несколько танков горят, падают сраженные пулями пехотинцы и атака захлебывается. Валюсь на землю, вжимаюсь в нее лицом так, что песок скрипит на зубах, и замираю. Пули взбивают вокруг меня фонтанчики земли, ухают взрывы гранат. Скованный страхом, боюсь приподнять голову.
- Встаааать! – голос совсем рядом…- Впереееед!
Поворачиваю голову, и вижу капитана Штраубе. Он один стоит среди этого безумия на широко расставленных ногах, пытаясь поднять людей в атаку. Капитан кричит, изрыгает проклятия, но никто не рискует последовать его примеру.
- Пристрелю, собаки! - орет он, передергивает затвор МП–40 и дает короткую очередь прямо по оробевшим пехотинцам. Слышу, как кто-то вскрикнул. Господи, он стреляет по своим! Жестокость Штраубе возымела действие. Один за другим солдаты снова бросаются вперед. Лучше уж погибнуть от вражеской пули, чем умереть трусом.
Окопы русских совсем близко, уже различаю их напряженные лица. На бегу перепрыгиваю через тела наших солдат, и вижу распростертое тело Фельдбахера. Он мертв, бок его разорван почти до позвоночника. Не останавливаясь, проскакиваю мимо.
Мы почти у цели, я ору во всю глотку. Это крик безумного, напуганного, лишенного всего на свете человека, ставшего волею судеб пушечным мясом. Крик безысходности, крик отваги, крик убийцы!
Русские прекращают стрельбу, проворно вылезают из своих окопов, и устремляются нам навстречу. Их много, они молча несутся на нас с винтовками наперевес. Вижу их горящие ненавистью глаза, плотно сжатые губы. Боже! Если бы они хотя бы кричали! Молчаливая масса неотвратимо надвигается. Вжимаю голову в плечи, поудобнее перехватываю карабин, пригибаюсь и бегу.
Вижу, как русский насаживает на штык лейтенанта Люгера, пытается вытянуть винтовку обратно, но тело Люгера повисает на штыке. С силой отпихнув ногой труп лейтенанта, «иван» высвобождает винтовку. Замечает меня, теперь я его цель. Он кидается вперед, ловко орудуя жалом штыка, но я не даю ему возможности подбежать вплотную, стреляю в грудь. Русский падает. Одним меньше! Еще один русский возникает на моем пути. Нажимаю на спусковой крючок, но выстрела не происходит. Осечка. Времени на раздумья нет. Со всей силой, на которую способен всаживаю штык-нож «ивану» в живот. Он входит на удивление легко. Враг роняет винтовку, и руками хватает за дуло моего карабина. Выдергиваю штык, прикладом бью русскому в голову так, что меня закручивает, и я едва не падаю. Но противник отлетает на метр, раскидывая руки в стороны. Еще один!
Сильное жжение в левой руке, видимо зацепило пулей. Посмотреть нет возможности, рука немеет, и я молю Бога, что бы он дал мне еще немного сил. Не прошу ничего, только дать мне возможность вырваться из этого побоища, и нырнуть в чертову траншею! Там можно будет отдышаться, и осмотреть рану.
Я уже почти у цели, когда сильный толчок сбивает меня с ног. Кубарем лечу на землю, выпустив карабин. Едва успеваю перевернуться на спину, как на меня всем телом наваливается очередной «иван». Каска сползла на лицо, и я почти вслепую борюсь с ним. Пальцами левой руки он впивается мне в горло, сдавливает так, что нечем дышать. В его правой руке поблескивает сталь огромного клинка. Мне удается перехватить правое запястье, но русский чертовски силен, и долго противостоять его мощи я не смогу. Если не зарежет, то задушит, раздавит трахею. Он побеждает, моя рука слабеет, я чувствую на лице его дыхание. Холодное лезвие клинка режет мне щеку, еще немного и он пробьет мне глаз и вонзит нож в мозг… Дергаюсь, пытаясь вырваться, каска слетает с головы. В страхе зажмуриваю глаза, силы мои иссякают, я не могу больше сдержать этот натиск! Истошно кричу, зову на помощь, и вдруг чувствую, как ослабевает давление на шею, а лезвие исчезает со щеки. Открываю глаза, вижу перед собой перепачканное грязью и копотью лицо, и сразу вспоминаю его…
P.S. Сразу скажу, что книжка, несмотря на то, что главный герой - немец, не фашистская, а анти-фашистская.
|
